Расскажи, почему ты здесь.

Столько слов сказано о трансгендерах...

Мы якобы ненавидим себя в детстве

и любим себя до одури во взрослом состоянии.

Это неправда для большинства из нас.

Насколько бы мы ни были уверены,

что наши тела выглядят нормально,

как только мы выходим за дверь,

нас атакуют.

Что твой стиль говорит о тебе?

Мой стиль - это моя защита.

Наши ежедневные акты сопротивления

видят как ненужные или избыточные меры,

но мой стиль - мое политическое оружие.

Расскажи о том, как оценивают тебя по внешности.

Я вырос в маленьком техасском городке:

белые, религиозные республиканцы, гетеро-пары.

Я вырос там после известных событий 9/11

в отличающемся от большинства теле.

Меня называли террористом каждый день,

геем, трансом, всеми возможными прозвищами.

Есть негласная иерархия: латентные геи

и женственные трансы всегда считаются хуже женщин.

Считают, что мы хотим быть женщинами и не можем.

Вот как я вижу мой гендер:

я и мужчина, и женщина.

Я ни мужчина, ни женщина.

Я вне категорий.

Поэтому многие видят во мне неудачника.

Те, кто вырос на юге, в маленьких городах,

надеялись переехать в Нью-Йорк, чтобы

их наконец считали за человека,

чтобы спастись от ненависти и страха.

Это не так. Это иллюзия.

Мне пришлось познать ее на собственной шкуре.

Нью-Йорк - большой город. Житель анонимен.

Люди не считают, что это их дело -

защищать прохожих от нападения, помогать.

Люди стоят и пялятся, когда на тебя нападают.

Некоторые плевали на меня,

некоторые называли меня "оно" или "это".

Однажды у меня была небольшая борода,

я не брился недели две или около того,

я выходил из вагона метро, а белый мужчина

хотел войти в вагон. Двери открылись.

Он закричал: "ОСАМА!". Очень громко.

Я застыл на месте. Я знаю, что когда люди

зовут меня террористом или Осамой,

нужно бежать. Никто не защитит.

И вдруг он смотрит вниз, а я на шпильках.

Борода и шпильки.

Он замолкает. "Оса...".

Очень неловкий момент. Я больше не подхожу

под его стереотип "подозрительного темнокожего".

Когда люди замечают мою коричневую кожу,

они сразу думают, что я - мужчина.

Спасибо террористическим атакам.

Недавно мне нужно было зайти в туалет.

Я вошел в женский. Белая старушка подошла

и сказала: "Что вы себе позволяете, сэр?"

Я сказал: "В туалет захожу".

Она ткнула на дверь: "ЭТО ЖЕНСКИЙ".

В тот момент я понял, что должен ответить:

"Я - женщина", потому что если бы я вошел

в мужской туалет в таком платье, например,

скорее всего, меня бы избили.

Так что я сказал: "А я женщина".

Она посмотрела на меня и ответила:

"Вы же понимаете, почему я спутала".

Наверное, когда женщины видят меня,

им хочется защитить свою категорию.

Обычно мы говорим о патриархальности,

которую насаждают мужчины, но вообще-то

женщины любят патриархальность еще сильнее.

Мне было нелегко решиться лететь в Индию

несколько лет назад.

Вся моя семья уже к тому моменту выяснила,

что я не натурал... и не совсем мужчина.

Несмотря на мой страх, было и хорошее.

Одна из моих тетушек отвела меня в сторону

и дала мне одно из своих ожерелий.

Она ничего не объясняла, она не говорила:

"Обрати внимание! Я признаю твою женственность"

Она просто сказала: "Вот".

Все эти маленькие моменты признания

очень важны для меня.

В детстве меня часто спрашивали про Индию.

"Почему индийцы так странно пахнут?"

"Почему вы такие грязнули?"

Я возвращался домой и мыл руки.

Но коричневый цвет не смывался с ладоней.

Я вырос с ощущением уродства из-за своего

не_белого цвета кожи. Я считал, что

людей с моим цветом кожи никто не любит

по-настоящему, что их никто не хочет.

Я был уверен, что с моим цветом кожи

можно быть только уродливым.

В определенном возрасте я стал более

женственным, и меня стали обзывать геем.

Мы приходим в клуб, все в восторге от

моего стиля, но никто не задумывается о том,

как я доберусь в таком виде домой под утро.

Им неважно. Трансов любят за яркость.

Ненависть к трансгендерам начинается с того,

что вы думаете: мы играем некую роль.

Мы надеваем платья ради веселья.

Поэтому мы сами напросились на грубость.

Поэтому прохожие не защищают нас.

"Ты сам решил быть таким, неси ответственность"

Моя старшая сестра... я ее очень люблю.

В детстве я хотел быть ею.

Люди спрашивали меня, кем я стану,

когда вырасту, а я говорил: своей сестрой.

Я просил украшать мой торт на день рождения

цветами, как делают девочки.

Родители были вне себя.

Все изменилось, когда я стал подростком.

У меня стали расти волосы на теле,

от меня стали ожидать мужских реакций.

"Веди себя как мальчик".

Но я впал в депрессию.

Я пробовал покончить с собой в 13.

Я хотел повеситься на ремне.

Я сидел в одиночестве и чувствовал, что

жизнь закончилась.

Я чувствовал себя в опасности со всех сторон.

Я решил попробовать изменить свою жизнь.

План: уехать из родного города.

План: учиться очень хорошо.

Я получил полную стипендию и свалил оттуда.

Переехал в Калифорнию, потому что

при выборе университета мне хотелось найти

место, где можно принимать участие в жизни.

Я вступил во всевозможные движения

в тот момент, когда мой самолет приземлился.

Для меня открытые разговоры о гендере и

сексуальности - это не вопрос личной важности,

это политический вопрос.

За что я сражаюсь?

Чтобы люди перестали додумывать

за других людей. Чтобы люди перестали

ограничивать свои возможности из-за того,

что родились мужчиной или женщиной.

Это весьма радикальная позиция.

Мы живем в Западном Колониальном мире.

У нас все разложено по полочкам и подписано.

У нас есть нормы и мораль по всякому поводу.

Мы никогда не признаем, что на самом деле

никто из нас не попадает в эти нормы.

Моя политика: "Я - это я. Я Алок".

Алок живет вне ваших устаревших норм, где

два пола, нормально быть натуралом,

белая кожа ценнее коричневой и черной.

Мне не нужно быть женщиной или мужчиной,

чтобы понимать себя. Это угрожает обществу!

Я не родился в неправильном теле.

Я родился в неправильном мире.

Мои волосы на теле - часть моей женственности

Если у меня и борода, и губная помада на лице,

это часть того, кем я являюсь.

Почему нормы требуют изменить наше поведение,

почему нам надо доказывать свою правоту,

почему мы не требуем изменить нормы?

Вот почему многие трансгендеры погибают.

Они ложатся в постель с партнером, тот

видит член и убивает трансгендера.

Это самая женоненавистническая мысль:

тебя делают женщиной твои половые органы.

Эта мысль мешает и самим женщинам:

женственность - это не только половые органы.

Многие трансгендеры, с которыми я знаком,

проходят операции и сидят на гормонах только

для того, чтобы сохранить жизнь и здоровье.

Не по собственному желанию. Из-за общества.

Вот за что я сражаюсь. За мир, в котором

мы сможем сказать: моё тело - моё дело.

Меня напрягает, что люди думают: у меня

есть ответы на все вопросы.

Откуда? Я вырос в мире, где меня не признают.

Я пытаюсь разобраться.

У меня есть друзья, любовники, близкие,

они помогают и поддерживают меня.

Свободнее всего я себя чувствую, когда

я политически активен. Я бы лучше согласился,

чтобы вы заступились за меня в метро,

сказали: "Прекратите кричать на человека",

чем поняли бы, "он" я и или "она".

Я знаю, что ко мне цепляются люди,

у которых все не в порядке.

Я знаю, что цветные люди унижают меня,

потому что им самим плохо. Нам всем

нужна помощь, иначе мы останемся в этой

жестокой системе, мире, полном ненависти.

Мою страсть рождает желание быть лучше.

Быть добрым - очень радикальный подход.

Подумайте только! Состояние мира ужасно.

Мы растем в ядовитой среде, мы злы

и жестоки друг к другу.

Когда ты чувствуешь себя уязвимым?

Когда пишу стихи.

Я начал писать их после попытки самоубийства.

Искусство - это место, куда мы отправляемся,

когда не можем рассказать о важном.

Да, идите к специалисту, если вам нужна помощь,

но как наши друзья могут помочь нам,

когда их помощь необходима?

Как мы можем любить друг друга настолько,

чтобы не приходилось звать на помощь?

Чтобы мы не выпадали из активной жизни?

Во мне многое сформировалось благодаря трудностям жизни.

Я не понимал свой гендер, но меня обзывали геем.

Я не знал, как называется моя раса,

но понял, что "похож на террориста".

Переехав сюда, я хотел забыть про одиночество.

Город миллиона возможностей!

Однако есть и другой миллион:

миллион вещей, делающих тебя одиноким.

Мы продолжаем повторять эту ошибку:

верить, что счастье приносят вещи.

У нас уже есть всё, чтобы быть счастливыми!

От дефицита мы идем к замусоренности,

понимая: у нас уже всего достаточно.

Я прочитаю стихотворение "Похороны".

Наш поезд задержали, и я опоздал на обед

к мальчику, который мне нравится. Его улыбка

делает меня менее одиноким.

Похоже на идеальное определение любви

в наши дни в нашем городе, где тепло

от миллиона абажуров и всё равно холодно.

Свет выключили, и поезд замер. Один из редких

моментов, когда мы поднимаем глаза от экранов.

Объявляют, что мужчина прыгнул на рельсы.

Он умер от удара.

Мы сидим в тишине, пока

его останки убирают с путей.

Некоторые из нас рады. Впервые за долгое время

случилось что-то такое, что больше нас самих

в городе, где нужен несчастный случай,

чтобы помнить, зачем нужно тело.

Свет включили, поезд отправляется.

Женщина рядом со мной жалуется.

"Почему он не наглотался таблеток дома?"

"Как эгоистично заставлять людей ждать"

И я хочу обнять ее.

Сказать: "Вспомните, зачем нужны руки".

Я люблю ее.

Сказать: "Вспомните, зачем нужно сердце".

Но я вспоминаю: мы в Америке,

где тела падают на улицах, как листья дерева,

по случайности залетая в наши жизни, пока

мы скачем по городам, где рождаемся.

Сказать: "Вспомните счастье".

Каким-то образом мы примиряемся с их смертью.

Так же мы приучились видеть границы стран.

Мы строим стены по ним, называя часть мира "своей".

Это Америка, где боль не следует выносить на публику,

утонченные симфонии молчания.

Говорят: "Он дожил до 86 лет",

не говорят: "ненавидя себя 30 из них".

Говорят: "Ушел спокойно",

не говорят: "удар прикончил его еще раньше".

Говорят: "Несчастный случай".

Не говорят: "Плохое медицинское обслуживание".

Говорят: "Случайность".

Не говорят: "Прогноз".

Жить в Америке - это жить среди иллюзий.

Тридцать человек в вагоне поезда под землей

не могут обнять друг друга и заплакать,

сидят в тишине и ждут, когда мы поедем,

забывая, сколько смерти ждет земля,

производя такое безупречное отрицание.

Я хочу отправить сообщение моему мальчику

и задать вопрос: "Ты бывал на похоронах незнакомого человека?".

Но вместо этого смотрю на ту женщину,

ту самую, которая жаловалась на покойника,

и я вспоминаю, что жить в Америке -

это и есть похороны незнакомого человека.

Сколько призраков нужно кладбищу, чтобы

оно называло себя страной?

Жить в Америке значит винить смерть и покойников,

а не страну и условия, в которых они погибли,

не успев рассказать нам, в чём дело.

Поэтому когда либерал говорит "демократия"

или "дипломатия", пусть зовет меня террористом,

но я не хочу платить ему из своих налогов,

не хочу оплачивать и поддерживать эту бойню.

Я всё понимаю. Но я говорю ему, что

верю в монстров, появляющихся ночью.

Я зову их "люди".

И когда демократ отвечает мне,

что я одеваюсь, "как женщина, потому что

хочу, чтобы меня побили", я понимаю.

Я говорю ему, что тех самых

женщин, начавших его движение, убивают

на улицах тех самых городов, где ему

и его парню теперь можно жениться,

он спрашивает: "Здесь? В Америке?".

Я понимаю.

Нас учили извиняться за нашу боль.

Молчать о жестокости.

Отрицать, что мы можем не проснуться утром.

Иногда, глядя на приближающийся поезд,

кажется, что он так похож на таблетку.

Иногда думаешь: как это, когда тебе

сочувствуют и помогают незнакомые люди?

Хотя бы раз в жизни, как бы это могло быть?

Получить внимание на похоронах незнакомца.

Я хочу вернуться в тот поезд,

обнять ту женщину,

сказать: "Мне тоже страшно",

сказать: "Вспомните о доверии",

сказать: "Иногда тишина равна

самому громкому крику",

сказать: "Со мной такое впервые,

впервые чья-то смерть на публике

взволновала меня. В этом даже

есть что-то красивое".

Сказать: "Что если мы позволим боли

уйти и оставить нас чуть менее пустыми?"

Но вместо этого я буду сидеть и молчать.

Я ничего ей не скажу.

Я выйду на следующей.

Я пообедаю с мальчиком, который

мне нравится, потому что его улыбка

делает меня менее одиноким.

Я извинюсь за опоздание.

Я не скажу о потере, такой далекой и

близкой одновременно.

После обеда я вернусь в метро.

Я буду помнить.

И скоро забуду.